Три слова из 60-ых...
Все, что я сейчас хочу сказать – для людей моего поколения совсем не ново. И любой стрельнинец, родившийся через десять лет, плюс-минус, после Великой Победы, может дополнить мой маленький рассказ сотнями своих личных эпизодов. Ведь наша любимая Стрельна – это маленькая страна, анклав. Здесь существуют свои границы, население, промышленность, культура. По крайней мере, такой она была в те далекие, трудные, но счастливые времена. Наш стрельнинский «муравейник» с энтузиазмом возводил новое жилье, облагораживал красивейшие исторические парки, создавал доступные места досуга, спорта. Кипела настоящая жизнь. Например, с улыбкой и гордостью могу сказать, что ясли, в которых я ел манную кашу, располагались в историческом «Домике Петра Первого». Именно так мы его называли. Константиновский, Орловский и Михайловский парки, каменистая дамба, отличный песчаный пляж, сто- и пятидесятиметровка (полтинник) – это была наша вотчина! Раздолье для всех!
Возле нескольких, стоящих рядом домов, образовывался двор, который имел собственные негласные границы и, конечно же, деревянные сараи – таинственный полигон озорного детства. Мой родной двор – это площадка за Домом Культуры. Да, еще того Дома Культуры, в котором показывали прекрасные фильмы, и рядом с большим аквариумом с золотыми рыбками лежало поношенное исподнее знаменитого революционера А.А. Вермишева.
Именно, играя возле этих сараев, из репродуктора, установленного на территории 55-го завода, мы услышали историческое сообщение ТАСС о полете Юрия Гагарина, ставшего в одночасье самым любимым человеком страны! Вся ребятня, резко, из пограничников и танкистов переквалифицировалась в лихих летчиков и космонавтов! В этих сараях мы играли «в войну», вооружившись самодельными пистолетами, автоматами, рогатками. Стреляли рябиной и бузиной, которые в изобилии произрастали вдоль заводского забора и в Орловском парке. Но самое сложное в этих «ожесточенных» боях - не постыдное поражение, а разделение на «наших» и «фашистов». Доходило до слез – никто не хотел быть ненавистными немцами. Патриотизм был у нас в крови! Не телевизор, а наши мамы, папы, бабушки, дедушки, преподаватели в школе, воспитатели в детских садах – вот истинный источник бескорыстной любви к нашей Родине. И лишь каждый год, 9 мая, на торжественных вечерах в Доме Культуры, под звуки нашего любимого духового оркестра, мы с гордостью, уважением и любопытством, разглядывали на потертых пиджаках своих знакомых дяденек – ордена и медали. И никто из них не кичился своими наградами. Мне трудно было представить какого-нибудь знакомого дядю Петю, бегущего с винтовкой на врага… но сейчас он стоял в буфете, и выпивал немного праздничного портвейна с дядей Васей, который тоже положил немало фашистов в жестоких боях. Но наступало после праздничное завтра, и именно они шли на родной завод, растекаясь по цехам, строить мирные башенные краны, так небходимые нашей стране.
Уж, коли я хотел рассказать о войне и громком слове «патриотизм», то расскажу и о себе. Вернее, о нас. Мой двор, моя Стрельна…
Улица Леншоссе дом 84а. Уютная комната в большой коммуналке, черно-белый телевизор «Старт». Я совсем-совсем маленький мальчик, ничего не замечая вокруг, уставился в серый экран. Впервые увлеченно смотрю фильм про войну. Такое близкое название – «Отец солдата». Я так полюбил этого грузинского дедушку, который через сотни препон стремится найти своего любимого сына-офицера, воюющего на далеком фронте. Мне так хотелось, чтоб они встретились! Ведь все сказки, которые я смотрел, всегда красиво и по-доброму заканчивались… Но это была не сказка. Осажденный Рейхстаг: радостный отец, наконец-то нашел любимого сыночка! Они почти рядом! Их встречу разделяет лишь какая-то полуразрушенная лестничная площадка. Да горстка отстреливающихся, недобитых фашистов. Отец с сыном радостно переговариваются… новости о маме, о цветущем саде в родной Грузии… но вдруг, короткая перестрелка с огрызающимся врагом, и… сын, почти на глазах у своего отца, погибает… Дальше мучительная сцена встречи отца с телом мертвого сына… это было ужасно, неправильно, несправедливо…
У меня кривятся вздрагивающие губёнки, и начинают, в прямом смысле, литься слезы сострадания. Наверное, такие моменты будоражат детское сознание. Закладывается что-то вечное и навсегда. Может быть, кирпичик души…
Я видел такие же слезы лишь раз в жизни. Одноклассник моего родного брата из 421 школы попал служить в Германию. Нам многого не говорили, но, по слухам, защищая от нападения наше посольство – он погиб. Привезли Валеру в цинковом гробу. Его брат был мой ровесник. И когда этот брат заглянул в стеклянное «окошечко» серого цинкового гроба, в котором был виден лишь фрагмент подбородка и шеи, у этого мальчика брызнули слезы, не касаясь щек… Я уверен, после таких церемоний любой пацан, мысленно, превращался в яростного бойца. И не дай Бог, хоть кому-то посягнуть на наше Отечество.
Все та же коммуналка. Нам, маленьким, иногда удается, втихаря, выбраться на огромную запретную лестницу. Это вотчина ребят постарше. Они тайно покуривают вонючие папиросы, говорят незнакомые запретные слова и, конечно же, играют на гитаре. Наша соседка тетя Катя, работавшая в 49 интернате посудомойкой, на выходные приводит оттуда чужого мальчика. Для нас он казался уже парнем и совершенно своим. Высокий, худощавый, с лицом блокадного беспризорника. С большими черными глазами, длинной, спадающей на них челкой, и тонкой шеей с выпирающим кадыком. Он даже говорил как-то не так. Ломающийся басок, и непонятные дефекты речи при произношении некоторых слов. Но когда он брал в руки гитару и начинал петь, все это пропадало… он уходил жить в свои песни, заставляя слушателей молчать и следовать за ним. Однажды я невольно вник в слова, и переступил черту обыденного сознания… я кожей почувствовал то, что он хотел сказать:
Отгремели без взрывов закаты.
Не косит больше травы свинец.
Из похода домой возвращались солдаты.
Лишь мой не вернулся отец…
Я бы отдал бы все! Чтоб один только раз
Мне б увидеть живым дорогое лицо…
Много нас, много нас
Что по снимкам знакомы с отцом…
Я смотрел на этого интернатского мальчика… ком в моем горле… внутри меня формировался какой-то механизм, который будет работать всю мою жизнь. Такие уроки бесценны. И уже, спустя какое-то время, сам буду пытаться под гитару донести до слушателя замечательные стихи Глеба Горбовского:
Во дворе играют дети в ту прошедшую войну.
Чью то бабушку в берете клонит медленно ко сну.
Дети в небо бьют из пушек, дети с воздуха бомбят.
Много сделали игрушек мамы, папы для ребят.
Поливает двор машина, дяди бьются в домино.
Станут дети все большими, сходят вечером в кино.
У детей родятся дети – станет больше их вдвойне
А у бабушки в берете – дети там, на той войне…
Если бы меня спросили: что такое патриотизм? Сейчас я бы, не задумываясь, ответил так:
Моему двоюродному брату Саше купили дорогущую настольную игру «Хоккей». Огромная коробка во весь стол. Правила просты: надо управлять жестяными игроками и шайбой, дергая, вращая металлические прутки. Самое главное – скорость и сноровка. Саша наловчился играть лучше меня. Было обидно, ведь на настоящем хоккейном поле я бы ему показал! В то время имена всех лучших хоккеистов мира мы знали назубок. Как сейчас модно говорить: когда играла сборная СССР – улицы пустели. Незаметно, в пылу азарта, смеха, радости, мы добрались до финала чемпионата мира (конечно же, игрушечного). СССР: Канада! Бросили жребий – кто за кого будет играть. Я оказался «нашими». Комментировал вместо Николая Озерова тоже я. Шел матч. До конца встречи несколько минут. Движимая мной сборная Союза безнадежно проигрывала. И вдруг Сашка – сильный, гордый, красивый стал мне явно поддаваться…
- Саша, так не честно… - обиделся я.
- Так надо! Играй! – не смотря на меня, чуть ли не приказал он.
Не смог стерпеть мой брат того, чтобы великий Советский Союз терпел поражение от какой-то Канады. Мне пришлось забивать голы без видимого сопротивления…
Вот он настоящий патриотизм, любовь к Родине. Без пионерского галстука, комсомольского значка. Никто нас не мог видеть – мы были вдвоем. И мы не одни такие. Нас таких мальчиков – целое поколение!
Когда мои ровесники начинали сознательную жизнь, эхо страшной войны гуляло повсюду. Территория нашей любимой Стрельны входила в зону ожесточенных боев. Один знаменитый стрельнинский десант чего стоит. Наша земля была усеяна смертоносными остатками тех сражений. Конечно, мины и снаряды на улицах не валялись, но если усердно поискать…
Мой брат Саша и его товарищ Сережа решили заняться таким рискованным промыслом. Найдено было много всякой всячины. И взрывали, и сжигали порох, гранаты. Находили истлевшие винтовки, автоматы и всевозможную военную утварь. Даже человеческие черепа… Расскажу одну смешную и нелепую историю, связанную с этими «черными копателями».
Нашли они в Порошках (там особое место, пропитанное человеческой кровью и сохранившее тонны нетронутых боеприпасов) немецкую каску. Каска прекрасно сохранилась. Растопыренные коротенькие рожки, эмблема со свастикой, чистый кожаный ремешок – подчеркивали величие Третьего Рейха. Сережа побоялся нести такую находку в дом, но спрятал ее в подвале. Это была роковая ошибка! Ведь рядом с каской стояла огромная бутыль браги, которую, с особым трепетом, возделывал его отец. Придя вечером с работы, его отец отправился в подвал, чтобы снять пробу с вожделенного напитка. Он с удивлением, обнаружил странную находку. Ко всеобщему несчастью, Сережа оказался рядом. Разъяренный отец тряс фашистской каской перед его носом: «Ты, сука, знаешь, что это такое? Я за своих погибших друзей зубами грыз глотки этим гадам! Душил голыми руками… чтоб эти фашистские знаки в глаза не видеть! Я сапогами топтал эти жестянки! А ты это говно приволок в священное место?!» – и со злостью швырнул каску в дальний угол. Раздался громкий хлопок… и звон рассыпающегося стекла. Затем все пространство подвала заполнилось дрожжевым ароматом… отец на мгновение остолбенел, боясь осознать реальность произошедшего. Его бесценное богатство растекалось по грязному полу сырого подвала. Последнее, что видел убегающий, вжимая глубоко в плечи лопоухую голову, Серега – это, как отец, с яростью, шинковал острым топором остатки былого величия фашистской Германии. – Мрази! – в бешенстве кричал он. – Даже сюда паскуды гитлеровские добрались…
У Сереги сработало природное чувство самосохранения – в ту ночь он не ночевал дома…
Не знаю, наверное, я сейчас буду говорить банальные вещи, но мое поколение, и впрямь, последнее, из тех, что жило и воспитывалось именно теми людьми, которые выдюжили все страдания тех военных «будней». Уходят великие писатели, поэты, режиссеры, актеры, которым, лично я верил. Исчезла и та страна, за которую они бились и проливали кровь. У каждого нормального человека, наверняка, есть несбывшаяся мечта. Есть и у меня такая. Конечно же, она не одна. Но если бы скинуть пару десятков лет, то я ее, точно бы, осуществил! Мне так хотелось бы выйти на любую сцену, и с чувством, с искренностью… так, чтобы волосы у людей шевелились… во весь голос исполнить любимейшую песню: «Алексей, Алёшенька, сынок…»
